Но в магической формуле, которую Глеб подарил Управдому, таилась теперь опасность для него лично… Формула могла не сработать при первых, плохо подготовленных экспериментах с синтезом, и тогда дома, разочаровавшись в ней, посчитали бы себя обманутыми.
С трудом можно было представить, какой прием ожидал его в ментале, если события развивались подобным образом.
Итак, у него остается два выхода — попытаться вернуться на корабль за взрывчаткой, а затем пробить стену, преграждавшую ему путь.
Или же, несмотря на все риски, проникнуть в ментал и попытаться договориться с домами. Второй вариант показался Глебу перспективнее. Тяжело вздохнув, Танаев лег на пол рядом со стеной и, вынув из ножен свой шунгитовый меч, положил его поперек груди. Хоть какая-то иллюзия защиты. Теперь главное — не выпустить его рукоятку во время транса. Может, и отпугнет его врагов вид обнаженного меча, но лишь в том случае, если он будет находиться у него в руке, а не валяться на полу. Придется все время помнить об этом. Всем своим существом Танаев понимал, что в этот раз он переходит какую-то грань. Судьба не способна вечно защищать его от опасностей, особенно в тех случаях, когда ее избранник сам сует голову в петлю. И все же он снова решил рискнуть.
Переход в ментал на этот раз чем-то напоминал посадку самолета, когда тот, идя вниз с большой высоты, неожиданно пробивает сплошную облачность и оказывается над самой землей.
Танаев, мгновенно проскочив сквозь мглу перехода, как-то сразу очутился в глубинах нереального, призрачного мира, в котором любой предмет можно было создать простым усилием воли. И передвижение на любое расстояние не представляло проблемы.
Облако, на котором он стоял, погрузившись в него до колен, вздымалось вверх высоким горбом, словно пыталось изобразить скалу. На ее вершине в огромном кресле, изображавшем по замыслу автора этой композиции трон, восседал Управдом.
На этот раз, заметив Танаева, он не потрудился принять человеческий облик. И это было очень плохим признаком. Сейчас Управдом был похож на уменьшенную копию живого дома. Башня, неуклюже сидящая в кресле, выглядела, с точки зрения Танаева, довольно комично. Но он знал, что даже намек на иронию может погубить все, для чего он сюда явился, и потому, согнувшись в низком поклоне, не спешил начинать разговор, предоставляя эту возможность самому Управдому. Первая же фраза вольно или невольно раскрывает настроение противоположной стороны, в любых переговорах выдержка дает Дополнительный шанс успеха.
— После всего, что ты сделал, у тебя хватило наглости явиться вновь?! — пророкотал Управдом, и его голос своими раскатами вызвал зарницы в дальних концах облака.
— Что же я такого сделал, кроме того, что совершенно бесплатно передал вам…
— Бесплатно?!
— Ну, почти бесплатно. Подарил пищевую формулу, способную покончить с вечной враждой между людьми и вами.
— Получив за это все, что тебе требовалось, ты нас попросту обманул. Формула не работает. Лучшим моим мастерам синтеза так и не удалось создать ни одного грамма искусственного белка!
— Значит, вы в чем-то ошиблись, что-то сделали неправильно. Переданная вам формула верна, я убеждался в этом не раз. И пришел как раз для того, чтобы проверить, все ли у вас в порядке с ее применением. Надеюсь, вы не забыли про катализатор?
— Катализатор! Бесчестный негодяй! О каком катализаторе может идти речь? О каких положительных эмоциях твоих сородичей, если они всегда и всем недовольны?! Мы пытались создать для них условия наибольшего благоприятствования, мы кормили и поили их до отвала, мы развлекали их музыкой и танцами обнаженных особей женского пола, но они всегда хотели большего! Им всего было мало, им вечно чего-то не хватало!
— Увы! — Танаев тяжело и не слишком искренне вздохнул. — Такова несовершенная природа моих сородичей. Вы должны были изучить ее, приспособиться к ней…
— Мы должны были к ней приспособиться?! Мы должны приспосабливаться к желаниям каких-то паразитов, питающихся нашими соками?!
— Ну, зачем так грубо! Когда существует взаимный интерес, всегда можно договориться, выработать консенсус.
— Здесь не место для ругательств!
— Но это совсем не ругательство!
— Все равно замолчи! Чего тебе надо на этот раз? Зачем ты явился?
— Мне нужен проход из подземных воздуховодов в нижние этажи крепости Арха.
— Всего лишь? И почему ты решил, что сможешь получить его от меня?
— Потому что взамен я готов объяснить людям, как должны они себя вести, если желают жить в гармонии со своими жилищами.
— Подлый интриган!
— Но вам ведь нужен искусственный белок, не так ли?
— Раньше мы прекрасно обходились без него!
— И сколько домов умерло из-за недостатка пищи? А сколько их погибло в схватках со своими обитателями? Я предложил вам единственно возможный выход из этой чреватой взаимной гибелью ситуации. Вы уже сделали так много в этом направлении, остался последний шаг, так неужели теперь мы не сможем договориться?
В конце концов они все же договорились. Это всегда происходит, если у обеих высоких договаривающихся сторон не остается иного выхода.
ГЛАВА 7
Неожиданно в камере Романа вспыхнул свет, настолько яркий, что на какое-то время он потерял способность что-нибудь видеть, а когда зрение восстановилось, Роман обнаружил, что комендант исчез. Его исчезновение произошло совершенно бесшумно. Не было ни скрипа дверного каменного блока, ни звука шагов. У Романа был отличный слух, и он не мог поверить, что за те несколько мгновений, пока его глаза привыкали к свету, комендант успел выбраться из камеры.
— Эй! Вы здесь?! — крикнул он в пустоту, чувствуя себя довольно глупо. Никто ему, разумеется, не ответил.
Впрочем, исчезновение коменданта компенсировалось появлением койки. Она выдвинулась из левой от двери стены в глубине комнаты. Роман, опустившись на колени, заглянул под койку — не столько для того, чтобы убедиться, что там не прячется комендант, сколько для того чтобы исследовать механизм, управляющий исчезновением ложа. Но ни коменданта, ни какого-либо механизма он не обнаружил.
Койка представляла собой монолитный каменный блок, который, казалось, составлял единое целое со стеной. Сверху этого довольно узкого ложа валялся грязный, набитый войлоком матрац. Одеяла, разумеется, не было, впрочем, при здешней температуре в нем и не было особой необходимости.
Роман пожалел лишь об отсутствии подушки, а затем довольно безмятежно развалился на койке, словно это не его ожидали на следующий день столь щедро обещанные Ключником и обезьяноподобным Банщиком пытки.
Если они случатся, то лишь завтра, а сегодня у него было гораздо более важное дело — попытаться понять, почему он здесь очутился. Остаток сохранившейся после перехода в этот мир памяти упрямо подсказывал ему, что для этого он должен вспомнить все, что предшествовало выстрелу в спину. Но здесь воспоминания отказывались ему служить. Самые ответственные моменты этого важного дня бесследно исчезли из памяти, и мозаика всех событий никак не хотела складываться в единую картину.
Даже в обычном состоянии память склонна проделывать с нами разные подлые штучки, не зря дети определяют память как нечто такое, чем люди забывают, и в этом определении, думается, немало правды. Быть умственно здоровым — значит быть способным забывать. А вечно помнить — значит быть помешанным, одержимым. К сожалению, сейчас он как раз должен кое-что вспомнить. И прежде всего это относилось к последнему дню его пребывания на Земле, к тому самому, закончившемуся выстрелом в затылок…
Утро Роман помнил. Утром перед рейдом его вызвал капитан Рэндол и хмуро сообщил:
— Там к тебе посетитель, монах какой-то.
Монахи в расположении части появлялись редко. Не хватало еще, чтобы его обвинили в тайных связях с общиной, которую начальство недолюбливало, считая, что ее вооруженные отряды ведут себя слишком независимо и не желают согласовывать свои действия с командованием. Монахи, хоть и считались официально союзниками имперских бригад, на самом деле организовали на севере независимый от имперских чиновников анклав. Налогов не платили, военных поставок не признавали. Правда, и в помощи имперских войск они не нуждались, самостоятельно обороняя свою территорию от темных полчищ, второй месяц теснивших имперские войска по всему фронту.