— Вы неплохо осведомлены о дворцовых делах.
— Мне часто приходится бывать во дворце императора. Я сопровождаю отца почти на все официальные мероприятия. Его на них всегда приглашают, а болтливость жен и дочерей высокопоставленных сановников на подобных балах превосходит все, что вы можете себе вообразить.
— Представляю. Но у меня, к сожалению, нет иного выхода. Я не знаю другого способа попасть в близкое окружение императора.
— Зачем вам император? — В глазах девушки мелькнул откровенный интерес. Казалось, она испытывает его этим вопросом. И Глеб вспомнил, что совсем недавно отвечал на подобный вопрос лейте-нант-полковнику Христенко. То ли они все здесь помешаны на любви к своему полоумному императору, то ли просто, прежде чем решить, как им относиться к малознакомому человеку, пытаются узнать, насколько он осведомлен в тонкостях дела, за которое берется.
— Ну, мне кажется, около императора всегда найдутся люди, способные изменить политику империи, — осторожно ответил Танаев.
— А вы собираетесь менять политику империи?
— Собираюсь! — буркнул Танаев, раздосадованный ее плохо скрытой иронией.
Леона молчала, наверно, с минуту, вертя в своей изящной руке хрустальную ножку бокала, затем залпом допила вино и произнесла:
— Я постараюсь вам помочь, навигатор Танаев.
ГЛАВА 25
Проанализировав сложившуюся ситуацию, Танаев решил, что вполне может себе позволить остановиться в гостинице.
Выправленные ему монахами документы ни у кого не вызывали сомнения, даже проверка в банковской конторе прошла успешно, и он благополучно снял со своего счета необходимую на текущие расходы сумму.
Что касается полиции, то о ней он перестал беспокоиться. Леона его не выдала, и, не сумев обнаружить ни одного свидетеля ночных происшествий, не сумев даже составить толковый фоторобот со слов участвовавших в операции по «освобождению» Хра-менко полицейских (тот, что был опубликован в газетах, вызвал у Танаева только улыбку), полиция с каждым днем теряла и те ничтожные шансы на его поимку, которые у нее были вначале.
Кроме всего прочего, немаловажное значение в выборе варианта гостиницы имело и то обстоятельство, что он должен привыкать к легальной жизни в столице. День начала имперского турнира неумолимо приближался, а от Храменко не было никаких известий. Если бы Глеб решил воспользоваться конспиративной квартирой общины, он бы затруднил ему выход на контакт в случае возникновения срочной необходимости.
Кроме того, не признаваясь в этом самому себе Глеб надеялся получить весточку от Леоны, которая обещала разыскать его, как только будет возможно. И, конечно, проще всего ей будет его отыскать, обзвонив менеджеров ведущих отелей.
Фамилия Гренаров, значившаяся в его новых документах, ей известна, и Глеб лелеял надежду, что она захочет ему позвонить просто так, без всякой на то необходимости. В мотеле между ними возникла взаимная симпатия. Он помог Леоне избавиться от чужого сознания, вторгшегося в ее психику, и мог рассчитывать хотя бы на благодарность, но ни звонка, ни записки у менеджера отеля не было. Каждое утро, спускаясь в бар, чтобы выпить чашку утреннего кофе, он был вынужден бороться с собой, чтобы не свернуть к конторке и не задать менеджеру все тот же порядком надоевший тому вопрос: не было ли для него какой-нибудь почты…
Дни тоскливо текли один за другим, а он по-прежнему пребывал в неизвестности. Хуже всего было то, что до начала турнира оставалось меньше недели, а Глеб все еще не знал, сможет ли принять в нем участие.
Удивляла таинственность, окружавшая это событие. Едва он пытался завести разговор о турнире в баре отеля, где поневоле вскоре стал завсегдатаем, благо алкоголь не оказывал на его организм никакого действия, все мгновенно смолкали и начинали переглядываться, словно он спрашивал о чем-то неприличном.
В конце концов он постарался убедить себя в том, что участие в турнире — не единственный путь к достижению поставленной перед собой цели. Существовали десятки других, гораздо более надежных способов убрать с политического горизонта империи мешавшего ему человека. Беда была в том, что убийство канцлера раз и навсегда перекроет ему все легальные пути воздействия на политику империи и, в сущности, окажется бесполезным.
Трижды Глеб назначал себе крайний срок ожидания, после которого следовало начать действовать, и трижды переносил его. Несвойственные Танаеву хандра и покорность судьбе овладели им настолько, что в конце концов он отказался даже от своих ежедневных визитов в бар и попросил приносить утреннюю чашку кофе к нему в номер.
Это случилось после того, как Глеб обнаружил в местной газете извещение о том, что человек, на помощь которого он так надеялся, лейтенант-полковник Храменко внезапно скончался от сердечного приступа. Враги Танаева вновь оказались на шаг впереди него.
В один из таких особенно пакостных дней, когда за окном моросил мерзкий промозглый дождь, а победное шествие Глеба по нижнему миру, его визит к Прометею казались выдуманной кем-то байкой, не имеющей к нему никакого отношения, он валялся в постели, дожидаясь прихода слуги из бара. Когда в дверь постучали, Глеб рявкнул: «Войдите!», забыв, что бой из бара извещал о своем прибытии звонком. Поскольку никто ему не ответил, пришлось вставать, поворачивать ключ в замке и широко распахивать дверь. За которой стоял хозяин отеля, собственной персоной. На лице Танаева было такое выражение, что этот дородный властный мужчина, привыкший командовать десятками слуг, невольно попятился.
— Для вас прибыла почта, господин Гренаров! Ее Доставили прямо из канцелярии Его Высочества! я попросил посыльного подождать, пока вы спуститесь, но он отказался и велел передать этот пакет лично вам в руки, что я и делаю, нижайше надеясь, что вы не станете спускать меня с лестницы за столь неурочное беспокойство!
Хозяин отеля не подозревал, насколько его неуклюжая шутка близка к истине. Молча выдернув пакет из рук совершенно опешившего мужчины, Танаев захлопнул дверь перед самым его носом и, не выпуская добычу из рук, вновь повалился на кровать.
В такие вот ответственные моменты, когда вся его жизнь могла резко поменять направление, он не спешил навстречу судьбе, старательно изображая полное безразличие. В конце концов, он ждал так долго, что заслужил право на небольшую месть самому себе.
Да и не ждал он хороших известий после гибели Храменко. Глеб чувствовал, что сердце его с каждой минутой ускоряет свой ритм, а пальцы, не подчиняясь логике, гладили плотную бумагу пакета, словно пытались нащупать внутри этой серой, казенной оболочки, запечатанной сургучными императорскими печатями, небольшой листочек бумаги с запиской, которая в этот момент была для него дороже всего остального.
Наконец, устав от этого странного мазохизма, он разорвал пакет. Никакой записки в нем, разумеется, не оказалось. Лишь официальное приглашение принять участие в турнире и патент, оплаченный таинственным благодетелем. Те деньги, что он перевел на счет Храменко, из-за внезапной смерти полковника так и не попали в имперское казначейство.
Нет ничего хуже обманутых ожиданий, они способны растворить в разочаровании любую радость! Именно это и происходило теперь с Танаевым. Тревожные мысли рождались одна за другой.
Леона не стала бы действовать скрытно. Для этого у нее не было никаких причин. С момента их встречи прошло уже больше недели, и она должна была дать знать о себе, если на самом деле собиралась ему помочь, как обещала. Что-то случилось? Что-то вроде внезапного сердечного приступа или случайно загоревшегося автомобиля? Если с нею действительно произошел несчастный случай, то виноват в этом он. Это его враги заинтересованы в том, чтобы он не попал на имперский турнир, и готовы остановить Глеба любой ценой! Но тогда откуда взялся этот патент? Глянцевитая бумага с вязью официальных слов, открывающих ему наконец доступ туда, куда он так стремился с момента своего появления в столице, сейчас совершенно не доставляла радости. Концы с концами не сходились, Глеб увяз в тягучей неопределенности, похожей на бесконечный дождь за окном, и решил покончить с этим немедленно.