Он давно отвык пользоваться планетарным скафандром с индивидуальным двигателем. Не хватало только, отказавшись от сопровождающих, вызывать потом спасателей. Рядом с зеркалом висела инструкция. Крупные светящиеся буквы призывали его проверить давление, работу регенеративных баллонов, герметичность швов, степень зарядки батареи.
Нижняя строчка умоляла не забыть выключить магнитные присоски при включении двигателя. Ротанов усмехнулся и пошел к двери.
Как только в окошечке индикатора выскочили положенные после запятой нули, автомат разблокировал дверь и она, слегка чавкнув, отошла, открыв перед ним черный провал в никуда.
Ни трапа, ни лестницы. Далеко впереди, в свете прожекторов, виднелась изогнутая титановая балка — одно из ребер жесткости в корпусе будущего корабля.
Там и тут сквозь переплетение скелетных балок просвечивали звезды, похожие на синие огоньки плазменной сварки.
Основные работы на сегодня закончены. Он не заметил ни малейшего движения.
Конструкция выглядела скелетом фантастического животного. Трудно было поверить, что титановые балки этого гиганта согнули и собрали в пустоте слабые человеческие руки.
Преодолев холодок, сковавший его перед последним шагом в пустоту, Ротанов отключил магниты и дал импульс ранцевым двигателем. Толчок был мягким, почти неощутимым. Его точно приподняли за плечи и осторожно понесли вперед невидимые руки. Серебристая струя выхлопа осталась позади и завернулась дугой, как только он изменил направление. Собственного движения он почти не ощущал. Казалось, скелет корабля ожил и понесся ему навстречу.
Еще раз изменив направление, Ротанов оказался в огромном пустом провале, не заполненном листами обшивки. Сейчас он видел броню корабля, как бы в разрезе. Она походила на слоеный пирог. Слои отделялись друг от друга легкими отстреливаемыми стяжками. Это было одним из последних новшеств. Идея принадлежала Торсону и стоила им по Крайней мере месячного отставания от графика. Зато теперь в случае поражения «космической проказой», как образно назвал Торсон действие антипространства, у них будет возможность избавиться от внешних пораженных листов обшивки, даже не разгерметизировав корпус…
Стоящая идея. Возможно, это средство окажется более действенным, чем защитные поля. Общая толщина многослойной обшивки была так велика, что Ротанов двигался вдоль среза почти минуту. Наконец мелькнул внутренний слой, и ранцевый двигатель скафандра вынес его наружу.
Теперь он летел спиной к кораблю. Перед ним открылось свободное пустое пространство. Лишь далеко в стороне светился желтоватый огонек триангуляционного пункта. Пожалуй, оттуда можно увидеть панораму всего строительства. Он еще раз подвернул и совместил огонек с указателем азимута.
Пункт представлял собой открытую площадку с лазерными установками. При монтаже крупных блоков сеть таких пунктов с помощью лазерных лучей помогала совмещать в пространстве разрозненные конструкции, точно производить стыковку отдельных блоков.
Уже подлетая, Ротанов заметил темную фигуру человека в скафандре, стоящего на площадке. Рассмотреть его мешала тень корабля, закрывшего свет прожекторов.
Обычно все триангуляционные пункты полностью автоматизированы, и присутствие людей на них совершенно не обязательно.
«Какой-нибудь ремонт или корректировка», — равнодушно подумал Ротанов, разворачиваясь над площадкой и включая магнитные присоски.
Едва подошвы скафандра клацнули о металл, он забыл и о своем соседе, к о месте, на котором теперь стоял. Повисшая в пустоте громада корабля производила отсюда неизгладимое впечатление затаенной мощи. Дела обстояли не так уж плохо. Корпус почти готов. Лишь в отдельных местах не хватало секций обшивки, которые установят после монтажа внутреннего оборудования и механизмов корабля.
Чем-то корабль напоминал беременного кита. Ротанов усмехнулся пришедшему в голову нелепому сравнению и тут же подумал, что оно не лишено логики. Ведь «Каравелла» будет носителем, маткой корабля, который в случае необходимости сможет осуществить посадку на Черную планету.
Чья-то рука осторожно тронула Ротанова за плечо. Человек в скафандре стоял теперь рядом. Светофильтр полностью скрывал его лицо, и от этого фигура казалась безликой, похожей на робота или куклу.
Ротанов вспомнил, что в зеркале, перед выходом, он выглядел примерно так же.
Человек делал какие-то знаки, словно поворачивал выключатель. Очевидно, его просили включить радиотелефон. Ротанов выключил его специально, чтобы разговоры монтажников и команды диспетчера не отвлекали его.
«Кто бы это мог быть и что ему надо?» Ротанов щелкнул тумблером. Глухой незнакомый голос сказал:
— Здравствуйте. Вы включили нерабочую частоту. Но это даже лучше. На ней никто не помешает нашей беседе.
— Кто вы? Представьтесь, пожалуйста, — сухо сказал Ротанов.
— Я Грэгори. Академик Грэгори. В свое время я изложил теорию антипространства.
Ротанов вспомнил, что на Совете Элсон действительно упоминал фундаментальные работы какого-то Грэгори, но что делает академик здесь, на монтажных верфях, да еще в полном одиночестве?
Словно угадав его мысли, академик сказал:
— Вас, наверно, удивляет наша встреча? Но мое присутствие здесь не более странно, чем присутствие члена Координационного Совета и руководителя крупнейшего отдела Земной Федерации. Очевидно, у нас с вами, так же как и у всех прочих, возникает иногда необходимость подумать в одиночестве.
— Возможно. Как вы узнали меня? — все еще ощущая в этой встрече какую-то неестественность, спросил Ротанов.
— По номеру на вашем скафандре. Если бы вы не выключали радиотелефон, то знали бы, что диспетчеры раза три передавали предупреждение всем бригадирам монтажников о том, что вы в пространстве.
— Жаль, я просил этого не делать!
— Их можно понять. Начальство на объекте не очень желанный гость.
— Но вы что тут делаете? В конце концов, верфь не прогулочная площадка.
— Совершенно верно. Дело в том, что все математическое обеспечение проекта этого корабля принадлежит мне. К тому же я руковожу расчетным отделом верфи…
— Достаточно, — сказал Ротанов, — извините меня. Неожиданные встречи в пустоте странным образом действуют мне на нервы.
— Я искал вас специально и вовсе не для светской беседы. Дело в том, что у меня давно возникла потребность поделиться некоторыми мыслями с человеком вашего склада ума и ваших возможностей. И вот представился подходящий случай.
— Хорошо. Давайте побеседуем.
— Насколько я понимаю, вас волнует отставание сроков строительства. Верфь вышла из графика.
На этот раз Ротанов не удивился и не возразил. Он молча и очень внимательно слушал.
— Вы никогда не задумывались над тем, что окружающие нас вещи сопротивляются усложнению своей сущности? Любое усложнение требует все увеличивающихся затрат энергии. Чем выше уровень сложности, тем труднее преодолеть сопротивление. Конструкции достаточно сложные требуют постоянной подпитки энергией извне просто для того, чтобы поддерживать их в данном состоянии. Иначе они нивелируют, распадаются на составные элементы. Даже очень прочные или хорошо защищенные системы, такие, как ген, например, постепенно разрушаются. Накапливаются ошибки информационного кода, так называемые мутации.
— К чему вы клоните?
— Я только, пытаюсь объяснить, почему верфь не выполнила плана.
— Оригинальная теория.
— Если отбросить ваш сарказм, не такая уж оригинальная. Но вы все же послушайте. Представьте себе, что сложность системы превышает необходимый минимальный уровень. Если бы не всеобщая тенденция материи нашего мира к распаду, эта система в конце концов справилась бы с поставленными перед ней задачами. Медленнее, чем система более простая, но все же справилась. Иное дело в реальных условиях.
Ротанов почувствовал, что разговор имеет для него гораздо большее значение, чем он предполагал вначале. История с верфью была всего лишь вступлением.